All language subtitles for Untitled.2017.WEBRip.full.Serbin.rusn.rus

Попробуем зайти туда.

Пойдем в заросли по двое.

КАЗАЛОСЬ, ЧТО ДО ОКЕАНА
МОЖНО ДОТРОНУТЬСЯ,

НО ОН БЫЛ ТАК ДАЛЕКО.
С КАЖДЫМ ШАГОМ – ВСЁ ДАЛЬШЕ.

ОН ЗАКРЫЛ ГЛАЗА
И ПОПЫТАЛСЯ ИДТИ ВСЛЕПУЮ.

ОН НАДАВИЛ ПАЛЬЦАМИ
НА СВОИ ПРИКРЫТЫЕ ВЕКИ,

И ЗАХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ
УКАЗАЛО ЕМУ ПУТЬ

В ПЛЯШУЩИХ БАГРЯНЫХ УЗОРАХ.

Я ехал в поезде где-то
между Лос-Мочис и Чиуауа

и думал, что самый красивый фильм,
какой я могу себе представить,

это фильм, который
никогда не останавливается.

Сидишь в открытом вагоне,
а мимо пролетает мир.

Всю творческую жизнь
меня преследовало желание

снять фильм, который
никогда не останавливается.

Мой следующий проект
называется "Без названия".

Это документальный фильм
ни о чем, без темы.

Я просто хочу год поездить по миру
и снять всё, что мне встретится.

Это мой главнейший проект
на тему движения и странствий.

3 ДЕКАБРЯ 2013 Г.:
ПИТТЕН/АВСТРИЯ –

ВЕНГРИЯ –
БОСНИЯ И ГЕРЦЕГОВИНА –

ХОРВАТИЯ – СЕРБИЯ –
ЧЕРНОГОРИЯ –

АЛБАНИЯ – ИТАЛИЯ – МАРОККО –
МАВРИТАНИЯ – СЕНЕГАЛ –

ГВИНЕЯ-БИСАУ – ГВИНЕЯ –
СЬЕРРА-ЛЕОНЕ – ЛИБЕРИЯ

22 АПРЕЛЯ 2014 Г. МИХАЭЛЬ ГЛАВОГГЕР
УМЕР В ЛИБЕРИИ ОТ МАЛЯРИИ

В ОСНОВЕ ФИЛЬМА –

МАТЕРИАЛ, СНЯТЫЙ ИМ
С ОТЪЕЗДА И ДО СМЕРТИ,

И ТЕКСТЫ,
НАПИСАННЫЕ ИМ В ЭТО ВРЕМЯ.

ФИЛЬМ СОЗДАЛА МОНИКА ВИЛЛИ.

ФИЛЬМ БЕЗ НАЗВАНИЯ

Он никогда не умел прощаться.

Он всегда считал: уходя – уходи.

Драматургия прощания редко
соответствует ситуации.

Или оно было слишком
небрежным и ранило других,

или причинило боль тебе самому.

Если ты был слишком тяжеловесен,

тон был неверным, и за прощанием
следовала внутренняя пустота.

После наплыва чувств возникало
ощущение одиночества.

Большинство прощаний
излишне театральны,

ведь рано или поздно
вы встретитесь снова,

а если не встретитесь, прощаясь,
ты этого еще не знаешь.

Некоторые якобы покинули страну

со своими драгоценными камнями
и продали их.

Но куда они могли податься
со своими деньгами?

В Нью-Йорк, Токио,
Сингапур, Милан или Вену?

Что они в сравнении
с роскошью Койду,

чью сверкающую посадочную полосу
не нужно освещать для самолетов?

Она сама озаряет вселенную.

Шесть кусочков.

Кто представлял бы человечество
на втором Ноевом ковчеге?

Ковчег виделся ему во всех красках.

Уже не из дерева, похожий
на огромный надувной матрас

из канистр для масла, покрышек
и бутылок из-под "Кока-колы".

Флагшток тонущего мира
сколочен из металлолома.

Когда великий потоп сначала
поглотил Америку и Европу,

последний сотовый телефон
потерял связь.

Но, кажется, никто на корабле
этого не заметил,

потому что на борту никого не было.

Он увидел маленького мальчика
на горе пластикового мусора.

Он сфотографировал его.

Частый, глубоко наивный снимок.

Однако, может быть, в этот миг

мальчик зайцем пробирается

на последнюю лодку
со своей невестой.

Они выбрали друг друга,
вопреки воле всех,

кого уже не спасут ни горы,
ни мосты, ни корабли.

А потом снимков
долгое время не будет.

В маленькой улочке, на втором
этаже дома над входом,

в который и лошадь пройдет,

каждый вечер, на закате,
было открыто окно,

а у окна стоял большой пес.

Поставив мощные передние лапы
на подоконник,

он смотрел на уличное движение
и головы людей вдалеке.

Он излучал счастливую уверенность.

Да, его человек придет.

Человек, доверяющий ему,
разрешивший смотреть из окна,

хотя есть зыбкая вероятность,
что он упадет и разобьется.

Возможно, именно это
и составляет свободу.

И причина, почему ее
все меньше и меньше.

Смерть свободы это предвидеть
всякую возможность несчастья

и соответственно
планировать жизнь,

не учитывая то прекрасное,
что может случиться,

если просто игнорировать
такие ограничения.

Страх – ужасный спутник.

Пес имел свободу выпасть из окна.

Поэтому он и был гордым псом,
который никогда бы не упал.

А если бы упал,

то упал счастливым.

"Вообще не нужно говорить",

кажется, говорил его спутник,
не говоря ничего.

Что-то делаешь,
а когда это сделано,

черед кого-то другого
сделать ход, отнять жизнь.

В Сьерра-Леоне некоторые говорят,
что могут исчезнуть,

раствориться в воздухе, если захотят.

А другие исчезают,
сами того не желая.

Мальчик лет семи, не старше,

уперев руки в бедра,
пытался отдышаться.

Как взрослый спортсмен.

Старшие с тележками побольше,
сделавшие бизнес на том,

что возят в горку
в 10 раз больше канистр с водой,

не смеялись над мальчишкой.

Они уже 1000 раз прошли
вверх и вниз и знают, каково это.

Пока молодняк не бунтует,
его терпят.

Как комаров, которые не кусают.

Но если кто-то из них захочет
расшириться и станет задираться,

уж пусть будет посильнее.

Иначе его будут нещадно бить,
пока он не сдастся.

Он чувствовал, что в нем растет
нечто вроде зависти.

Она подошла сзади
и уселась ему на затылок,

как рука, слабо жужжащая под током.

Зависть к дикости его детства,

к опасному забвению такой жизни.

Эта мысль утомила его, ибо она
уже столько раз посещала его.

Он больше не изрекал ее.

Или изредка, только близким людям.

Были дома трех типов:

новые голые кирпичные постройки,
развалины и старые,

по сути, целые, но с фасадами,
испещренными пулями,

подобно шрамам на побитом теле.

За 20 лет никто не потрудился
убрать эти шрамы.

В конце улицы расстрелянная,
разбомбленная церковь

взирала с укором со своего
насеста, словно курица.

Уже никто не говорил о войне,
но она ощущалась повсюду.

Дома убитых остались пустыми.

Новые были явно новыми.

Вторая церковь теперь стояла
неприметно напротив побитой.

Новая – католическая,
старая – православная.

Иди сюда.

Открой рот.

Открой рот.

Глотай.

Глотай. Отпусти ложку.

Они хлопали в ладоши,
щелкали пальцами,

стукались костяшками
правых рук, сжатых в кулак.

И произносили типичное
приветствие: "Как тело?"

"Тело в порядке".

"Тело болеет". "Тело злится".

"Тело голодное". "Тело грустное".

А еще было: "Тело внутри одето".

Если точно не знаешь,
каково сегодня твоему телу,

"тело внутри одето" –
хороший способ выразить это.

Ему следовало распознать знаки.

Он стоял на палубе парома,
идущего из Мавритании в Сенегал,

и засыпал стоя.

Ему следовало сообразить,
что люди не спят стоя.

Но он не мог думать, потому что спал.

Ему показалось, что он подумал:
"Только лошади спят стоя".

Затем он мирно задремал
под полуденным солнцем.

Он видел сон и смутно понимал,
что ему снятся ослики.

Позднее, идя по пустынным улицам,
он начал пугаться,

потому что осел шел за ним
добрых 10 минут.

Стоило ему обернуться, как осел
делал вид, что просто тут стоит.

Обычно ослы делают вид,
что их вообще тут нет.

Кроме тех случаев, когда
они кричат, будто стенают.

Осел вдруг встал рядом с ним,

громко закричал, вздыбился
и укусил в затылок.

На миг он подумал, что это ласка,
но затем ощутил боль.

В это время его личные данные
стали жить своей жизнью,

уподобляясь молитве.

Отчество, сущее на небесах,
да святится номер паспорта твоего.

Да придет царствие
места рождения твоего.

Да будет воля органа, выдавшего
его, на земле, как на небе.

Бланк наш насущный
дай нам на сей день

и прости нам ошибки
и ложные сведения наши.

И не введи нас в искушение
солгать о цели поездки нашей.

И избавь нас от лукавого сокрытия
при заполнении этого бланка.

Ибо твое есть царствие
и сила отказать нам во въезде,

и слава вовеки. Аминь.

Придите и обретите то,
что я уготовил вам.

Придите и обретите
благословения свои.

И деньги не платите.
Вы не будете держать ответ.

Исайя говорит:

кто не имеет денег,
придите и обретите

любые товары, материалы,
скот, вещи, коих не имеете.

Придите и обретите.

Даруйте

свою веру Богу

и что-то существенное
будет дано вам.

Не прячьте...

До того, как все стало черным,
было много слоев света.

Чем чаще бывали ночи без света,
тем ярче они казались ему.

Из-за уймы фонарей на батареях
и экранов сотовых они были синее

и громче – из-за генераторов,
включавшихся по всему городу.

Когда все работает, мир тише.

Он пытался представить,
как выглядят минуты,

когда пропадает электричество.

Похоже на волны света.

Тихий свет уходит,
и приходит громкий свет.

Тихий свет светит чуть ярче громкого.

Тихий свет теплее,
а громкий – более синий.

Когда он это увидел, так и было.

Но по-другому.

Все всегда по-другому.

Он проснулся в недостроенном доме.

Было холодно. Он стоял
босиком на замерзшей луже.

Он не помнил, чтобы заселялся
в недостроенный отель.

Такое вообще могло быть?

Сейчас он не был в этом уверен,
но одно было ясно:

он стоит нагой и замерзший
в голой кирпичной постройке.

Может, он еще спит
и сон не закончился?

Он накрылся одеялом с головой
и попытался еще немного поспать.

Он чувствовал, что еще слишком
много снов не досмотрено.

Крупный пузатый цыган
в обносках сел на его кровать

и слащаво объяснил,
что еще не все потеряно.

Сны замедлились.

Плыли тягуче, как лава.

Но только пока.

Настанет момент,
когда плотины прорвутся,

и тогда они все будут жить здесь,
в построенном ими раю,

в этой обетованной земле
дворцов и каменистых садов.

Говорят, что жители деревни ушли
из-за неминуемого землетрясения.

Поселились на склоне
на другой стороне долины.

Говорят, что старые здания
в Апиче слишком ветхие,

поэтому никто не вернулся.

Людям не нужно было прощаться,
ведь на другой стороне долины

прошлое всегда
прямо у них под носом.

Всего пара шагов – и ты снова дома.

Возможно, поэтому
никто и не вернулся –

потому что это было так просто.

Наступил вечер.

На противоположном склоне
зажглись огни,

а пустые старые дома
погрузились во мрак.

Наверное, странные чувства
возникают,

когда видишь, как каждый вечер
твое прошлое уходит в темноту –

в невыразимой уверенности,
что утром оно еще будет там.

Ребята быстро узнали,
что будут раздавать подарки.

Обстановка становилась
громче и требовательнее.

Одни говорили с ним на волоф,
другие – на фула,

кто-то пытался по-французски.

Но он плохо говорил по-французски,
а ребята не знали английского.

Но так как они твердо решили
остаться и пообщаться с ним,

они попытались говорить именами
известных футболистов.

О каждом игроке
у каждого было мнение,

кричалка или короткая демонстрация
с полусдутым пластиковым мячом.

Когда хозяину гриль-бара
это надоело,

он грубо отправил всех маленьких
чемпионов мира по домам.

Затем он сел и в завершение
дискуссии разъяснил,

что в Африке Моуриньо –
это воплощение всего и вся.

"Я обожаю Моуриньо,
потому что он победитель".

Если никакой язык не помогал,
и вырастала Вавилонская башня,

новый словарный запас
дарили имена футболистов.

Вместо "я" – "Рональдо",
потому что в нем видишь себя.

Вместо "обожаю" – "Месси",
потому что его все обожают.

Вместо "Моуриньо" – "Моуриньо",
потому что этого не изменишь.

Вместо "потому что" – "Боатенг",
потому что звучит логично.

Вместо "он" – "Руни",
потому что он самый мужественный.

Вместо связки – "Рибери",
потому что он настоящий.

Вместо артикля "а" – Альвес,
потому что первая буква та же.

А вместо "победитель" – "Дрогба",
потому что он победитель.

Слоги терялись, склеивались
и получалось нечто вроде:

"Ро месси Моуриньо
боате ру ри ал дрогба".

Так что-то может сбыться
для всей Африки.

Аллилуйя.

Маленькому цыпленку было
трудновато прыгать на одной ноге.

Сделав осторожный прыжок
в сторону кормушки,

он оглядывался, проверяя,
все ли в порядке,

там ли она еще, не исчез ли
мир вокруг нее.

И чтобы убедиться,
что не приближаются враги,

которые могут отнять у него
здоровую ногу.

Искалеченную ногу
он прижимал к телу.

Немного помахав крыльями,
он делал еще один прыжок вперед,

с трудом удерживая равновесие.

Затем – еще один осторожный,
но вызывающий взгляд.

Здесь должно получиться спрятаться.

Если не здесь, то где?

Но он был белым. Белым и чужим.

Тут он не был своим.

Он смог бы долго бродить по лесу
незамеченным,

но рано или поздно
набрел бы на деревню.

Даже если бы он смог там остаться,
получить пищу и кров,

однажды заехал бы полицейский,

и его с просроченным паспортом
вернули бы его миру,

как всех остальных.

Он долго раздумывал об этом,

но, похоже, человеку некуда было
податься, чтобы стать невидимым.

Не было таких нехоженых мест,
где не нужны документы.

Но в его голове все звучала песней
старая мысль из детства:

"Мир так велик.

Должно быть место, где можно
спрятаться и тебя не найдут".

Таким местом может быть Харпер.

В дальнем конце Либерии,

на южной оконечности
Западной Африки,

где кончалась мечта о возвращении
домой из рабства,

у конца кровопролитной
гражданской войны

расположился город, построенный
с чуть ли не игривой пышностью,

просторный и сонный,
на буквально девственном пляже.

До Харпера трудно добраться.

Ни у кого, кроме пары франтоватых
пакистанцев-служащих ООН,

нет повода приезжать сюда.

Он поднялся по лестнице
ветхого дома

и с остатков балкона
произнес небольшую речь,

которую никто не хотел
слушать и не понял.

Только девушка, несшая на плече
бензин в большой майонезной банке,

остановилась посреди перекрестка
и улыбнулась ему,

пока он, как безумец,
изрекал свою просьбу:

"Пожалуйста, спрячьте меня.

Дайте мне комнату в одном
из ваших больших домов.

Комнату с видом на океан.

Приготовьте мне суп палавер.

Говорите со мной, пока я не пойму
ваш язык, и не выдавайте меня.

Пока я не пробуду здесь столько,
что меня перестанут видеть".

ЕМУ СЛЕДОВАЛО ПРИСЛУШАТЬСЯ,

НО ЕГО ШАГИ ЗАГЛУШИЛИ ТИХИЙ
ШУМ СУХОГО КУСТАРНИКА

И ШУРШАНИЕ ПЕСЧИНОК, КОТОРЫЕ
ВЕТЕР НОСИЛ ПО ПОВЕРХНОСТИ.

ОН ОСТАНОВИЛСЯ.

ПЕРЕД ЕГО ГЛАЗАМИ
ПЛЯСАЛ И ТРЕСКАЛСЯ БАГРЯНЕЦ.

НИЧЕГО НЕТ НИГДЕ.

И ЗДЕСЬ НЕТ. НО ЗДЕСЬ
НИЧТО БЫЛО УЖЕ ОЧЕНЬ БЛИЗКО.

ВСКОРЕ ОН МОГ ДЕЛАТЬ ПОЧТИ
1000 ШАГОВ, НЕ ОТКРЫВАЯ ГЛАЗ.

И ОН НЕ ТОЛЬКО ВИДЕЛ
ПЛЯШУЩИЙ БАГРЯНЕЦ.

ОН ЧУВСТВОВАЛ, КАК ПО ЕГО
ГОЛЫМ СТОПАМ СТРУИТСЯ ПЕСОК.

ИЛИ ОН ВИДЕЛ, КАК СТРУИТСЯ
СВЕТ И ПЛЯШЕТ ПЕСОК.

РАЙСКИЕ ДЖУНГЛИ АДСКИЕ КУЩИ

Фильм МИХАЭЛЯ ГЛАВОГГЕРА
и МОНИКИ ВИЛЛИ

Идея – МИХАЭЛЬ ГЛАВОГГЕР,
АТТИЛА БОА, МОНИКА ВИЛЛИ

Оператор–постановщик –
АТТИЛА БОА

Запись звука и подготовка локаций –
МАНУЭЛЬ ЗИБЕРТ

Директор съемок – ЭВА СИФРЭЙН

Монтаж – МОНИКА ВИЛЛИ

Композитор –
ВОЛЬФГАНГ МИТТЕРЕР

Текст читала ФИОНА ШОУ

Звуковое оформление –
МАТЦ МЮЛЛЕР и ЭРИК МИШИЕВ

Сведение звука - ТОБИАС ФЛЯЙГ

Сопродюсеры - РОМАН ПАУЛЬ
и ГЕРХАРД МАЙКСНЕР

Продюсеры - ТОММИ ПРИДНИГ
и ПЕТЕР ВИРТЕНЗОН

МИХАЭЛЬ,
ГДЕ БЫ ТЫ НИ ПРЯТАЛСЯ,

СУП ПАЛАВЕР УЖЕ НА СТОЛЕ.

МЫ ГЛУБОКО ПРИЗНАТЕЛЬНЫ
ЗА ТО,

ЧТО ПРОВЕЛИ С ТОБОЙ
ЧАСТЬ НАШЕЙ ЖИЗНИ.

КАЖДЫЙ МИГ БЫЛ ПРАЗДНИКОМ.

Перевод ЮРИЯ СЕРБИНА